Фобии – это просто страхи. Но особенные. Неоправданные, необъяснимые, иногда - невежественные и агрессивные. Онкофобия – боязнь заболеть раком - это страх одиночек, который разделяет большинство. Когда боятся одиночки – им можно помочь. Страх же большинства лишь увеличивает число запуганных одиночек. Он ослабляет, если не сводит на нет, попытки решить проблему.

В этом случае страх взвинчивает и раздувает сам себя. Об устранении причины, вызывающей страх – о переводе рака из разряда мистических заболеваний в обычные, которые лечатся и вылечиваются, если большинство и запуганные одиночки выполняют известные правила, в обществе онкофобов толковать бессмысленно.

Фобии небеспочвенны. Мы боимся приезжих чужаков, потому что где-то слышали, что они на кого-то напали и чего-то украли. Мы убеждены, что опухолевый диагноз – это неотвратимый и непреодолимый, безвариантный приговор, потому что, сколько бы нам ни было лет, мы хоть раз, да были свидетелями – прямыми или косвенными, как это происходит. Почва для страха имеется. Только страх тут важнее почвы.

Онкологических страх – он из архетипа и коллективного бессознательного.

Злокачественная опухоль – она как тотем на горе. Идол, знак, приговор и кара.

Обычно осознание факта – ты болен раком – пятиступенчатое. Первая стадия – неверие. Вторая – гнев. Третья – компромисс. Четвертая – депрессия. У нас не только больные, но здоровое большинство, испуганное проблемой, сразу застревает на четвертой стадии. Мы до пятой – принятие ситуации – есть болезнь, ее надо лечить, шансы зависят от того-то и того-то – просто не доходим. И потому у нас больные, даже успешно прошедшие курс лечения – как проклятые и приговоренные. С временным улучшением, но неотвратимым итогом. Они одиноки и приговорены не потому, что болезнь и ситуация такая, а потому что здоровое большинство их уже похоронило.

Жестокость и равнодушие тут и не подразумеваются. Во-первых, потому что формально структура помощи существует и худо-бедно работает. А во-вторых, какое ж это равнодушие, если каждый и про себя знает, заболеет он – и ему точно также никто помочь не сможет. Ведь ничего же сделать нельзя, так зачем притворяться? Так грядущими возможными страданиями легализуется реальное сегодняшнее безразличие.

Фобия, владеющая обществом – агрессивна. Боязнь чужих чревата погромами. Онкобольных не изгоняют из домов, как их чумных прототипов. Но относятся к ним так же, как смотрят на только что выписавшихся после операции и химеотерапии. В этих взглядах жалость пересиливают ужас и почти брезгливость. Более недоброжелательно здоровые реагируют лишь на больных СПИДом. А природа неприятия одна. Она в отношении к болезни, как к приговору и каре. Все играют в эту рулетку. Но тот, кто заболел – тот проиграл.

Потому и ситуация, при которой онкобольным могут предоставить из положенного по закону полностью оплаченного курса лечения только половину на том основании, что «кризис» и «деньги в бюджете закончились» или заменить дорогостоящий эффективный препарат дешевым бесполезным не вызывает общественного возмущения. Причины кары не объяснимы. Итог – неотвратим. Все усилия носят характер ритуала, обязательного для близких, родственников и государства, но лишь желательного для общества, в котором каждый сам определяет меру и степень своего участия или равнодушия.

Если болезнь – фатальна и необъяснима – все разговоры о правилах питания, отказа от курения, обязательного прохождении осмотров для выявления заболевания на ранней стадии лишены смысла. Все опровергается процентом не куривших, но заболевших и долгожителями, всю жизни питавшимися жареным, пившими вино и курившими сигары. Именно поэтому у нас самый высокий процент обращений к специалистом с раком желудка и легких в самой запущенной стадии, когда сделать уже ничего нельзя.

Исключение – дети. Они не вписываются в концепцию онкокары. Они невинны. Карать их не за что. Их надо спасать. Помощь обретает смысл, а онкофобное большинство – веру. Утверждение «необходима срочная операция» перестает быть бессмысленным. Если ребенок невинен, то и медики в этом случае небессильны.

Онкофобное общество может меняться, как и всякое другое. Перемены вот только во всем, что касается общественного фобического сознания, идут крайне медленно и с постоянно переменным успехом. Источник реальных перемен – он в сообществах больных, их родственников и близких, благотворителей, волонтеров, специалистов, врачей, психологов. Такие сообщества у нас есть. Их должно быть больше. И они ни в коем случае не должны быть сосредоточены на самих себе и проблеме своих членов. Усилия их столько же должны быть направлены внутрь, сколько и вокруг себя, на само общество, на преодоление этой коллективной фобии по отношению к болезни.